|  Лена пишет прекрасные рассказы и стихи .
Надеемся , что читая их Вы станете ещё добрее , чище и искреннее.
Про Гнусю.
Когда маленькая гнусь переступила порог нашего дома, все были очарованы сиим маленьким беспомощным созданием. Ничей, самый извращённый мозг, не мог и подумать, что самоуверенные маленькие шажки есть будущая великая поступь Главной Гнуси нашей семьи. Когда я приехала забирать щенка, то будущая собаченция преспокойно дрыхла где-то под креслом и вылезла перед нашим отъездом. И, попав в поле моего зрения, немедленно состроила свою фирменную милую гримаску – выражение полного восторга в блестящих тёмных глазах, что приводит любого человека в умиление и заставляет его погладить такую милую собачку – что даёт этой «милашке» железный повод, чтобы заточить человека за сиё непотребство.( Это она сообразила ещё в год, что заранее швыряясь на жертву, она толком её и не сожрёт. Ещё и по кумполу схлопочет за самодеятельность. А тут жертва сама извинится, что собачку без разрешения погладить захотела. И всё в мармеладе. Тем более, Гушич твёрдо уверена, что неделя без сожрания кого-либо приводит к явному ухудшению состояния её организма.) Естессно, я растаяла от умиления, и теста ради, кинула ей связку ключей. Зверёныш моментом захарчил ключи и упёр под диван. Откуда мы их благополучно выскребали. Ключи были от авто. И ехать на авто обратно около суток. После моего наивного напряжения мозга, поведение маленькой гнуси было истолковано как спокойное, уравновешенное с хорошими добычными задатками. По правде, это оказалось редкостной способностью вовремя забаниться в безопасное место, по дороге уперев всё, что в пасть влезет.
Так началась эра полтергейста в нашей квартире. Загадочным образом исчезали вещи, вплоть до магнитофонов и модемов, а Гнусь как ни в чём не бывало спала на диване. Вещи так же внезапно возвращались, иногда путём падания сверху на голову. Наверное, благодаря нефункциональному строению шоусобаки, она могла лазать по полкам книжного шкафа за самыми вкусно-познавательными книжками, взамен оставляя мне тапки, плееры и сотовые телефоны. Девушка была на редкость жизнедеятельная, активная и, к сожалению, имела в своей маленькой головёшке вечно работающий мозг с извилинами в неправильном направлении. Не любившая сидеть без дела, она затеяла ремонт. Вкусы обнаружила странные, особенно семью напрягала любовь к бетону и пустому пространству. Через полгода в квартире исчез линолеум, заботливо перенесённый на палас в виде моднячих опилок, ковёр изведён на маленькие коврики, что позволяло их класть там, где ей желалось полежать, покрывала, как скрывающие рисунок диванов элементы, изничтожены, а издающий противные звуки будильник благополучно утоплен в унитазе. После чего непризнанного гения выдворили в мою комнату. И закрыли дверь. Навсегда. Теперь половину своего времени Гушич тратила на попытки вырваться на волю и во время массовых отловительных мероприятий нанести максимальный вред за минимальное время. И упереть что-нить к себе. Конечно, хорошо бы случайно наткнуться в квартире на гостя и походя его заточить, урвав на память кусочек, но это вообще десерт.
По крайней мере, в комнате она могла дать развернуться своей творческой натуре. Вскоре исчезли обои, правда у потолка что-то осталось, но допрыгнуть ей не удавалось, лампа и прочая фигня со стола снесена, так как ей нравилось на нём лежать и смотреть в окно, шторы, мешавшие данному процессу, убраны также. Стульям применения не нашлось, и их пришлось извести на опилки. Мало ли в холодную зиму пригодится. Шкаф был модернизирован путём отгрызания ножек, сглаживания острых углов, удаления ручек и прочей ненадобности. Кровать признана позорной и разобрана на составные части. Правда, вечером приходила я и с помощью гвоздей и молотка собирала сиё непотребство снова, но в дань некого тёплого чувства ко мне, она терпеливо прощала мои причуды и разбирала её на следующий день… Мир вокруг был удивительный и потрясающий. Например, однажды заместо запланированных прогулки и кормёжки, она была жестко вывозюкана мордой по куче земли и комков растений, что привело Гнусь в великое замешательство, пока она не сообразила, что это новая клёвая развлекуха под видом увернись от хозяйки, схапни побольше земли и плюнь ей в спину. Так Гушич узнала, что есть такая здоровская игра – наказание, приносящая кучу удовольствия. Чего только стоила радостная погоня члена семьи с веником! Шум, гам, летящие ошмётки веника! А главное, сладостный вкус ночной мести злобному венику. Прокрасться, утащить, изничтожить, сложить бабусе на диван и схорониться… Задание для настоящего зверя! Кайф! Пока не получила шваброй в глаз и не поняла, что есть недоступные её зубам враги.
Пока в силу обстоятельств, я не обнаружила дома на диване вечно бездельничающую немецкую овчарку. Обстоятельства имели вид моей служебной немецкой овчарки, старательно изображающей патрульно-розыскную собаку. В пределах вольера, естессно. Когда сия грозная псина вываливалась из зоны временного заключения, она отряхивалась и превращалась в милого, спокойного и абсолютно безобидного лабрадора. К сожалению, внешне она тоже не впечатляла, лица, склонные к нарушению правопорядка, как правило, грозную овчарку не замечали и часто спотыкались. Особенно в темноте подвалов. Правда, преданностью могла запросто утопить полквартала, и величайшим счастьем было для неё мирно спать около моих ног в течение дня. А на десерт – поспать там же всё моё ночное дежурство. Как правило, моё появление на территории питомника вызывало бурю эмоций, вой, визг, беготню по стенам и потолку вольера. Бесспорно, занятие весьма энергозатратное, и когда, наконец, её выпускали на волю, после последних трёх счастливых взвоев, она обессиленно бросалась на землю. Пора и отдохнуть после насыщенного рабочего дня. Любая попытка дрессировки вызывало её подозрение, что я собралась-таки испортить её существование. Это в лучшем случае. В худшем случае – убить её данной дрессурой. Её глаза в ужасе выкатывались, дыхание учащалось, в мозгу со скоростью света пролетали жуткие картины будущих барьеров и переползаний, ноги подкашивались. Один мой неосторожный шаг в сторону полосы препятствий – и несчастное создание в ужасе бежало в вольер, по пути спотыкаясь и оглашая каждое падение отчаянным взвизгом, твёрдо уверенное, что подлая неровность почвы – есть мои злобные козни. Месяц за месяцом, и азы дрессировки мы постигли, взяв за привычку вечное сюсюканье и похлопывание, даже научились бегать по полосе препятствий. Правда, когда в столь сложном деле появлялись наблюдатели, особенно с большими звёздами на погонах, Мартышка сразу же просекала, что свалить при случае в вольер не удастся, ужас и безысходность пригибали её измученное тело к земле, и в отчаянии, презирая все подаваемые команды и храбро перешагивая через все строгие запреты, она ползла к единственной защите в этом жестоком мире – к моим ногам. Усиленно продолжали ловить блох на любимом фигуранте. Жизнь шла своим чередом, пока на очередных проверочных мы не произвели прорыв в отечественном собаководстве, изобретя гуманное, отвечающее всем прогрессивным европейским законам, задержание путём спотыкания фигуранта о мельтешащую под ногами служебную овчарку. Под угрозой оказались все мои дрессировочные выезды. Жизнь кренилась, грозя поменяться.
Но поменялась она у Гнуси. Резко и безвозвратно. И однажды солнечным утром она прибыла на работу. Народу на работе она понравилась. Беспечный коллектив и не подозревал, что за создание прибыло на место своей будущей службы. Гнусе на работе тож понравилось. Первые несколько минут. Потом внезапно она очутилась в клетке, зайдя туда по доброте душевной, вскоре обнаружив, что выйти она обратно уже не может. А это уже не забавно. Совсем не забавно. Вскорости я обнаружила у своей собаки редкостный по громкости и визглявости голосок. И что уникальные голосовые связки позволяют услаждать наш слух весьма длительное время на максимальной громкости. Через несколько часов я сама была готова завыть в унисон. Или пристрелить Гнусь прям в вольере. Теперь я понимаю, почему нам так редко выдают патроны. В отличие от пистолета. Пистолетом пришибить собаченцию в клетке весьма проблематично. Туда придётся зайти. А за это время собаченция, естессно, выйдет. И уже ни по доброй воле, ни по воле бога туда не войдёт. Поэтому следующие два часа я бодрой рысью с пеной у рта весело бегала по территории за не менее весёлой собакой, которая в процессе данных увеселительных мероприятий обнаружила приятных человечков в забавной пятнистой форме. Они радостно бегали туда-сюда, периодически издавая визгливые звуки и подпрыгивая, демонстрируя редкостные способности к лазанию по деревьям. Всё-таки человек произошёл от обезьяны. Когда Гушич порядком утомилась, она всё-таки решила пообщаться со мной. Резко остановившись, повернулась и завиляла мне хвостом. Наверное, мне надо было стать космонавтом. По крайней мере, летать, предварительно споткнувшись об Гнусь, я научилась за несколько секунд. Красиво, далеко, а главное, с эффектным падением – мордой в землю. Гнуси это очень понравилось. Её восторгу не было предела. Лучшего способа испортить ей настроение, чем начать дрессировать, я не нашла. Находясь в редкостно-благодушном настроении, я потащила её на стадион. Всё в данном мире воспринималось Гнусью с бьющим через край энтузиазмом. Поэтому поданная команда «Сидеть» её ни чуть не расстроила. Тем более выполнять её она и не собиралась. Да и вообще, кому интересно, что там сама себе бормочет хозяйка? Нравится – пусть разговаривает. У Гнуси всё-таки добрая душа. Однако она была жёстко и бескомпромиссно посажена. Так как следующие сдачи ожидались через месяц, то все умные книжки были заброшены подальше, дабы не смущать молодой собачий мозг. Дрессировка была сведена к простейшей формуле – всё нужно сделать здесь и сейчас. К вечеру формулировка была выучена Гушичем полностью. Тяжело, со скрипом, рычанием и визгом. Зачем ей париться, когда всё можно сделать потом и там? Да и вообще можно завтра, мир ведь не рухнет. Оказалось, что ещё как рухнет. Причём прямо ей на голову. Так был основан первый принцип дрессировки – принцип глобальности. Поставленные перед ней задачи глобальны и первостепенны для исполнения. Иначе кого-то ждёт неминуемая смерть. А так как других объектов по близости не наблюдалась, то Гнусь сделала мудрый вывод. Помереть должна бы я. А Гнусь изобретёт для этого подходящий способ. Случай подвернулся на следующий день. Когда я попыталась объяснить собаке, что можно ходить рядом. К сожалению, Гнусь мои добрые намерения не заценила. С упорством дикой козы она рвалась вперёд, чтобы быть отшвырнутой рывком назад. Наконец, она решила подумать. После чего она попятилась назад, всхрапнула и прыгнула вперёд – должна же сдвинуться проклятая хозяйка с места! Но я сегодня играла в монументы. В каменные. И Гнусь сообразила, что вся причина непонятного простоя во мне. С непередаваемым выражением на морде она уставилась на меня. В глазах отражалась активная работа мозга в виде различных сцен моего устранения. И тогда пришло время для волшебства. В виде волшебного пенделя. Но нынче механизм выдал какое-то неправильное действие в виде обратного волшебного укуса. Неисповедимы гнусные пути… Впервые заложенная войсковая теоретическая база дала трещину. В виде марианской впадины. Непередаваемые ощущения нововведения… Продолжили штудирования положения мы уже в наморднике и строгом ошейнике. Одеты были они, естессно, на Гнусю. Через неделю мы пришли к мирному соглашению – Гнусь шла рядом, без поводка и без вредоносных прибамбасов. Пока не щёлкал карабин поводка, и жизнь не начиналась сначала… Но это были ещё цветочки. Вскоре на неё обрушилось новое несчастье – в виде исполнения так называемого СУПа – стойки, укладки, посадки. Причём приходилось исполнять сиё безобразие здесь и сейчас, и желательно быстро. И сваливание ради проветривания явно не поощрялось. Спустя два дня словарь Гнуси обогатился новой, пронзительно-шипящей командой – убью, ссскотину! Расшифровывалось на собачий, что некто немедленно сделает нечто, иначе кое-чем сильно попадёт прям по кое-чему. Стоит отметить, что данная команда стала одной из самых безотказных. Впридачу, была обнаружена целесообразность применения команд на немецком – не из-за удобства, как могут подумать некоторые, а из-за очень удобного звучания основной послушательной команды – фусссссука! Что, естессно, позволяло, продлить малость звук «с» и получить важный эффект в виде резкого понимания собакой ситуации. Вскоре Гнусь обнаружила главный прикол в дрессировке – на ней можно классно и здорово доводить хозяйку, чтобы таки сцапануть её за что-нить. Например, невероятно приятным сюрпризом оказалось исполнение СУПа на 40 метрах. В частности, в виде весело бегущей к ней хозяйки – чтобы Гнусь успела выполнить команду за метр как я добегу до неё – ещё более бодро бегущей обратно – как раз, чтобы Гнуся положение изменила. А так как второй открытый принцип нашей дрессировки был – будь ещё упрямей, чем данная собаченция (в смысле, если твоя собака коза, то тебе надо стать, как минимум, ослом), то исполнение через неделю стало безотказным. Стоит ли говорить, что все нормативы по физподготовке я сдала на пять с плюсом… А Гнусь, творя по природе своего прозвания гнусности и периодически отрывая куски от моей формы под видом радостной игры, втягивалась в режим тренировок.
Вторым немаловажным фактором стала защитная служба. Не то, что Гнусь плохо кусалась – это она делала вдохновенно и со вкусом, а то, что после нескольких занятий её одарённый всякой пакостью мозг вывел образ главного врага – все они ходили в пятнистой форме. И со свойственным ей энтузиазмом она принялась освобождать город и воинскую часть от засилья противных пятнистых человечков. В кратчайшие сроки Гнусь стала самой популярной личностью батальона – наше появление в пределах КПП вызывало массовый ажиотаж и резкое повышение беговых способностей у личного состава. Физкультура – форева! Естесно, следующую проверку мы так и не сдали, ввиду отсутствия звёздных наблюдателей на положенных им местах. Зато я узнала, что полковники тоже бегать умеют. И по деревьям лазать. Удовольствие Гнуси описывать не будем… Ещё была маленькая проблема – дресскостюм не воспринимался как живой человек. Это было нечто, обладающее способностью двигаться самостоятельно в неизвестном направлении и периодически производить нелепые движения. После нескольких секунд созерцания данной ошибки природы Гнусь со скучающим видом отвернулась. По команде «Фас» она пробежала несколько метров, оглянулась, и начала озабоченно подпрыгивать – кого жрать-то? В это время дресскостюм бодро бежал по полигону. Почти достигнув конца, он заподозрил неладное и решил оглянуться. К сожалению, бежать он не перестал и со звучным шмяком угодил в заботливо вырытый окоп. Наверняка, для подобных ситуаций. Ну не стрелять же, право, из него. Падать туда намного гуманнее. Странный звук немедля привлёк Гнусь, и она намётом кинулась туда. Потоптавшись на краю окопа, она недоумённо оглянулась на меня – увиденное явно её незаинтересовало. Однако на линии её взгляда обнаружился сидящий на коленках мужик в подозрительной форме. С пятнами. Вот он, враг, запрятался, гад! С радостным взрыком Гнуся погнала несчастного инструктора, который из укрытия наблюдал за нашей тренировкой. Всё-таки военные люди
предусмотрительные, не зря в учебке их по полосе гоняют…
Такими макарами Гнусь постигала азы дрессировки. Мы проходили все поощрения и мотивации, когда вредоносная собачка с линии следа уходила отдохнуть в тенёчек, возвращаясь в практике к чудотворному пинку, возвращающего Гнусь к реальности бытия в виде бесценного следа. В следующие недели она освоила выборку вещи, научившись радостно убегать с найденным предметом, а также осознав, что обнаруженного на выборке человека не стоит жрать сразу. На него вначале надо полаять. А также закрепили третий и главный принцип - если Гнусь сделает сразу то, что ей сказали, то её, пожалуй, не убьют. Пока.
Гнусь думала, естессно, обратное. Её великодушие было безгранично по оказанию мне услуг для сохранения моей здоровой и функциональной психики. По крайней мере, мы отлично понимали друг друга. Сейчас Гнуси необходимо осознать новую форму, в которую подлые враги исхитрились переодеться, и заступить на охрану общественного порядка от доблестных сотрудников милиции. Жизнь только началась.
Погрустим???
Пёс.
Была осень. Обычная серо-золотая русская осень. Когда деревья в парке сквозь городскую пыль радовали разноцветными листьями тех людей, что изредка отрывали взгляд от луж на сизом асфальте. Слегка потухшее и уже мало согревающее солнце тянулось к воде и играло само с собой в солнечных зайчиков. А люди шли, спешили, торопились в их собственный беспокойный мир, для нас неизвестный и непонятный, хмурые, озабоченные – проходили рядом и исчезали навсегда. Я шла среди них, такая же, как и все, но для меня в воздухе плыли ароматы осени – мягкая смесь дождя, прелых листьев и последних цветов – и играли угасающие краски лета, преодолевая закопчённые шоры городской жизни. И среди серого потока людей я увидела его, лежавшего у парковой скамейки у входа. Чужой, холодный и безразличный взгляд. Слишком много видевший и слишком часто прощавший. Обычный, весь грязный беспризорный пёс. Но не было в нём той неведомой бездомной тоски, жалобного блеска и вечного ожидания боли. Его глаза отрешённо смотрели сквозь людей, а быть может, в самые души, и то, что он видел, лишь утомляло. Я тихо подошла, пёс не заметил меня – люди его уже не интересовали. Я села рядом и сказала, что не сделаю ничего плохого, а просто хочу погладить. Обернувшись на голос, собака внимательно посмотрела на меня, прямо и открыто, без злобы и покорности. Он не хотел ничего и никого не искал, ведь не потерялся, не родился на краю, не просил куска хлеба от чужих, потому что был он другом, и другом оставался, несмотря на то, что был предан, брошен и оставлен. Живи дальше один. Живи, как хочешь. Я провела рукой по вытертой шерсти на шее – да, ошейник стоит денег в отличие от собачьего сердца. Пёс вздрогнул и снова взглянул мне в глаза – уже с немым укором – что тебе нужно? Разве недостаточно растоптана моя душа? Дайте мне просто покоя… Дайте просто перемучаться, никому не мешая и лелея былые отблески счастья, когда был он нужен и любим.
Сколько людей ты видел, пёс? Кто-то хотел накормить, кто-то пинал в бок, а кто и желал накинуть стальную удавку на шею… Он отвернулся от меня и положил голову на израненные лапы – делайте, что хотите. Я снова дотронулась до его головы, красивой и широкой, с засохшей корочкой крови на шерсти, и рассказала, что надо просто идти со мной, обязательно пойти, что у него будет кров, еда и забота. А главное, свой человек. Ровной интонацией я пыталась успокоить его. Пёс снова пристально посмотрел на меня – подозревая новый подвох, очередную злобную шутку, вера его стала тонким весенним льдом. Но она была. И пёс поверил.
- Пошли, Пёс.
Он встал и пошёл.
Обречённо или за слабым ароматом прежней жизни – но пошёл.
У двери он остановился. Желал, страстно хотел войти, вернуть утраченную любовь, найти потерянный смысл жизни и боялся обмана и свежей боли. Шаг. Шаг между прошлым и будущим. Шаг в дом, что захотел принять отверженную душу или шаг в никуда, где не будет покоя. Выбор. И он его сделал.
Уткнувшись носом в колени, пёс что-то тихо сопел, чувствуя себя вновь нужным. О нём заботятся, беспокоятся. Его просто любят. Теперь он может быть тем, кем он был рождён. А он был Собакой.
Пёс ел не спеша, медленно, прихватывая тёплые кусочки, что таили в себе тепло человеческих рук, изредка, взвиливая хвостом, смотрел на меня – не хочу ли я тоже пожевать вкусненького.
А потом он спал. Спал днём, вечером и снова утром. Надо спать, много спать, чтобы забыть холодное одиночество, чужую ненависть, боль и отчаяние, голод и жуткую темноту бродячей ночи. Спать, чтобы оставить всё позади, забыть, запрятать далеко-далеко…
А на следующий день врач сказал, что Пёс тяжело болен. И если мне не жаль денег на лекарства и времени на заботу, то он может прожить несколько недель. А может, и месяцев. Видно, жаль было его прошлому хозяину… Не ведал цены он живой душе. Быть может, не имел и своей. А Пёс обречённо сжался в комочек. Он уже слышал эти слова. Что положили конец его прошлой жизни.
Не бойся, Друг.
Пёс нёсся впереди. Сильный, гибкий и вольный. Что нужно ему в этой жизни – мягкое касание любимой руки, миска тёплой еды, летящий над полем аппорт, мягкая подстилка с пищящей игрушкой. Не было болезни, ушла, убежала от Его дома. Пусть его последние дни будут счастливыми. Даже если для нас они - мгновения.
Иногда он смотрел на меня часами. Ждал команды, просьбы, внимания – не знаю. В его глазах нельзя было прочесть ничего. Они были бездонны. В них была вечность.
Ночью Пёс умирал. Он пришёл ко мне, прижался и тихонько скулил, пытаясь рассказать мне всё то, что было на душе. Но я знала. Знала, что ему не хочется умирать, оставлять недавно обретённое счастье, ему жаль меня, ему хотелось быть всегда рядом. Но позади него стояла Судьба. Пёс заглядывал в глаза, всё скулил и скулил, не понимая, что всё я уже знаю. Весь наш новый маленький мирок рушился и исчезал. Прости, если что-то я не успела. В последние минуты Пёс затих, чувствуя, что уходит навсегда.
Я снова иду, снова одна и снова чужие люди. Но я знаю то, о чём они и не подозревают. Я жду шагов, быстрых и лёгких, жду, когда холодный нос ткнётся в ладонь. Я чувствую его одиночество. И его ожидание. Но понимаю, мы всё равно вместе. Его чистая и преданная душа невидимой тенью следует за мной, охраняя и любя. Молча всегда, желая сказать, что он рядом, но зная, что нельзя нарушать покой. Он будет ждать и оберегать.
Когда-то я спросила одного знакомого, бывшего кинолога, уходящего в разведку, не боится ли он погибнуть. Он сказал, что не боится смерти. Смерть страшна своей неизвестностью, и что переступают её всегда в одиночестве. А он не будет один. У тёмного порога будет ждать его Латка. Его храбрая маленькая овчарка, погибшая в прошлой командировке. Ждать, чтобы показать дорогу к Свету. Не страшно идти, ощущая шерстяное тепло у ноги. Биение преданной души. А собачья душа перевесит любые весы Судьбы.
Я снова иду, снова люди кругом. Но я не одна. Рядом неспешно бежит Пёс. И его шаги совпадают со стуком моего сердца.
Кэтёнок.
Ах, Кэти, Кэтенька, Кэтёнок…..
Если и рождались удивительные собаки, с предназначением в этом мире – то очаровательная лохматая немка Кэт была одним из самых потрясающе-удивительных экземпляров. Наверное, осознав своё великое предназначение, она самостоятельно пришла служить в армию. Однажды комочек шерсти прибежал к КПП и уселся перед дверью. И стал ждать. Кого выискивали блестяще-тёмные глаза в толпе выходящих на обед – жадно и неотрывно – мы так и не узнали. Но комочек не терял надежды и продолжал ждать. Словно что-то шептало таинственно и беспрерывно – жди и найдёшь. А чего могла желать собачья душа в нашем беспокойном мире как не о родных руках хозяина? Пока, спустя какое-то время, один из штабных офицеров, заинтересовавшись красивой овчаркой, не свистнул – к кому пришла, родимая? Пушистая радостно завиляла хвостом и, подбежав, села рядом. Офицер, заметив, что собака обучена, решил, что она одна из наших и пошёл на питомник.
Выйдя на звонок, я увидела небольшую длинношёрстную немецкую овчарку. Таких не было ни у нас, ни у соседского Минюста. Но она не собиралась проверять свою принадлежность кому-либо. Просто забежала на питомник, осмотрела вольер и обосновалась. Все мои попытки выудить незнакомую собаку ни к чему не привели. Овчарочка лежала в будке, медленно колотя хвостом об доски, и шутливо улыбалась. Однако на все мои попытки ухватить её за шерсть она отвечала лёгким ворчанием и прихватыванием руки зубами – не тронь. К вечерней кормёжке соба появилась такая радостно-довольная, что отказать ей в миске еды было невозможно. Так Кэти поселилась у нас в части. И до сих пор вольер под номером 4 зовётся Кэтиным….
А кличку дал командир. Прослышав про наше лохматой чудо, он пришёл и немедленно обозвал её кошкообразной дворняжкой. И стала наша будущая звёздочка Кэтёнком. Впридачу решив её протестировать, он взял кусочек мяса и кинул в траву – ищи, дворня. А Кэти сидела и улыбалась. Так не могла делать ни одна наша собака – ведь Кэти не только улыбалась во все свои белые зубы, лучились её тёмно-озорные глаза, да и вся она излучала восторг. Этакий шерстяной комочек радости и счастья, в которых не было и грамма раболепия. И сияющим взором следила за командиром. Тогда мы и не знали, что Кэти никогда не брала небрежно брошенный кусок….
Определив её как бестолочь, причём порочного внешнего вида, командир всё-таки записал и выдал Кэтёнку инвентарный номер. Добавив, чтобы кто-нибудь выбрал себе это чудо. И стала Кэти полноправным бойцом Внутренних войск.
Но чудо давно решило всё само. Как только на работу явился Игорь, то был немедленно зацелован Кэтёнком. Учитывая, что мы удостаивались, как правило, приветом от её хвоста. Когда он, наконец, оторвал от себя танцующую бестию – то смог только сказать – что это? А это сидело, извиваясь от переполнявшего её неземного восторга, и улыбалось.
Как она всегда делала – и в глазах её плясали дикие чёртики….
Игорь взял Кэти сразу. Необъяснимы игры судьбы, но Кэтёнок пришла сюда к нему. Мы долго не верили ему, что это не его собака. Но, признав сразу его хозяином, она преданно бегала за Игорем и выпрашивала команды. Любые наши попытки покомандовать оканчивались крахом – Кэти лишь лучисто смеялась и виляла хвостом. А обижаться на неё было нельзя. У неё были гипнотические глаза, что мягко проникали в душу и шептали – да, я такая и ничего делать не буду. Понимали это все, так читалось это во взгляде. А обидеться на неё было нельзя. Как можно не простить Кэти, образцу кротости и любви…. Для которой в этом мире существовал только Игорь. А он словно знал, как с ней работать. Мы спрашивали, откуда он знал, что Кэти не надо ставить отдельно обыск, что она и так упорна и методична в поиске. Он лишь пожимал плечами и говорил, что так надо. А Кэти, беспрерывно улыбаясь, безошибочно искала закладки…
Стоит ли говорить, что Кэтёнок всё сдал безупречно. Она не стала лучшей, тогда у нас была Кора, собака, которая танцевала на минном поле. Собака, которая заслуживает своей истории про свою яркую собачью судьбу. Но Кэтенька не обижалась. Кэти любила всех. И её маленькое сердце билось в такт с сердцем хозяина…
Она словно целенаправленно куда-то шла. И вела за собой Игоря. Все перемены воспринимались как само собой разумеющиеся, её ничего не пугало и не удивляло. Кэти лишь улыбалась и бежала вперёд. К своей неизвестной цели.
Легко запрыгнув в поезд, она обустроилась на полке. Вечная тёплая улыбка и вечное постукивание хвостом. Кэти ехала воевать.
Хотя война её не впечатлила, она старательно искала мины, без отказов и усталости. Вдвоём с Корой они давали стопроцентный результат. Кора танцевала в своей обычной манере, а Кэтька старательно вынюхивала, весело виляя хвостом. Она была счастлива – как только может быть собака. Игорь говорил нам, что такой собаке больше в мире нет. Есть Кэтенька и больше такой уже овчарки у него не будет. Никогда. А Кэти, блаженно закатив глаза и положив свою узкую морду к нему на колено, в такт словам стучала хвостом по полу. Ах, Кэти, Кэтенька, Кэтёнок, какой же необыкновенной собакой ты была…
Зачем же ты, Кэтька, побежала к калитке? Всю жизнь было ей всё равно, кто и зачем приходил – для неё существовал лишь хозяин. Зачем же побежала ты, маленькая собачья звёздочка, наперерез моему Зулусу – которому было прописано охранять и встречать чужаков. В злобе и ярости он не заметил Кэтьку, просто снеся её с пути. Кэтёнок лишь взвизгнула и кувыркнулась.
И выехали ребята без хромой Кэти, лишь с Корой, которая и совершила свою единственную в жизни, но фатальную ошибку. Всю ночь плакала Кэтенька, с неизбывной тоской и стенанием, то взлетая ледяной яростью вверх, то опадая отчаявшимся стоном вниз… Летела по тёмным кавказским лесам одинокая печальная песня, в которой билась и рвалась вся жуткая тоска верного собачьего сердца.
А утром мы всё узнали. И поехали с Кэти навестить Игоря. Он был в бессознательном состоянии, и Кэтенька просто вползла к нему. Слегка коснувшись носом его руки, она глухо зарычала и выскочила на улицу. Выбежав, мы лишь увидели, как Кэтька карьером мчалась по дороге. Нашли её уже в вольере. Она лежала и смотрела куда-то вдаль. Вильнув раз хвостом, Кэти вновь погрузилась в созерцание. Три дня она лежала и смотрела неотрывно вдаль. Отвлекаясь лишь на еду и прогулку. А в остальное время просто вглядывалась в кусты, чего-то ожидая. Кого же ты ждала там, Кэтёнок? Что было там, вдалеке, недоступное человеческому взгляду и сердцу? Что шептал тебе тёплый ветер и рассказывало утреннее солнце? А она всё лежала и смотрела, уже не улыбаясь… А ведь не будь тебя, Кэтька, Игорь не поехал бы сюда. Не было у него рабочей собаки. Пока случайно не пришла в часть маленькая лохматая овчарка…
А Кэти всё высматривала что-то потухшим взглядом печальных глаз. Пока в восемь часов вечера Кэти не вскочила и не завиляла хвостом. Она стояла, бешено виляя всем телом, и в её глазах улыбалось яркое солнце. Взлаяли, забеспокоившись, патрульные собаки, водя кожаными носами и не обнаруживая причину беспокойства. Кого же увидела она в сумраке вечера? Что позвало её к себе, забыв всё на свете? Кэти взвизгнула и, перемахнув забор, просто полетела в поле. Она мчалась, не реагируя на крики, команды – её захватил неведомый нам зов. Слышимый только ей. Пока резкий взрыв не оборвал её безумный бег.
Ах, Кэти, Кэтенька, Кэтёнок….
Назавтра мы узнали, что ночью Игорь умер, не приходя в себя.
Ошейник Кэти мы похоронили рядом с ним. Ошейник, что хранил тепло его рук и помнил биение самого бескорыстного сердца в мире – сердца Собаки.
Года, летевшие сквозь дым,
Сквозь тени проходящих жизней,
И снова – стоп и ты один -
На перекрёстке, на карнизе.
Застыли, задрожав, часы,
И гулко сердце расстучалось -
Не замечая той красы,
Что стыла рядом и терялась…
И ты стоишь, и мир потерян,
И гулко плачет тишина…
Твой друг ушёл – и ты растерян –
Ушёл так тихо навсегда…
Ты гладишь шерсть своей рукою,
Под нею нет уже тепла…
И нет его теперь с тобою,
И мчится ввысь его душа…
Там солнце светит ежедневно,
И зеленеют трав поля.
И всё там просто обалденно!
Вот только нету там тебя…
Но будет ждать товарищ верный,
Копя апорты средь берёз.
Чтобы сказать в момент нетленный –
«Смотри, хозяин, что принёс!
Пойдём со мною в лес еловый,
Я спрятал для тебя там кость!!
Чего стоишь, совсем бедовый?
Давай, скорее, палку брось!»
Он молод там, силён и вечен.
Любимый твой мохнатый пёс.
Он весел, счастлив и беспечен,
Он ловит лист, что ветер нёс.
Ты плачешь… Плачь! Проплачь ночами.
Он чувствует твою печаль…
Поверь, он тоже плакал по началу,
Ему ведь тоже очень жаль…
Но отпусти! Не делай больно…
Чтоб не терзался он в раю…
Чтоб просто жил себе привольно.
Не ждал твой шёпот на краю…
И стонет сердце, жёстко жмётся,
Глядя в закрытые глаза…
И, уходя, он обернётся…
Сбежит прозрачная слеза…
И боль на волю только рвётся,
И мир закрыла пелена…
Прости, оставь, лелей былое!
И в час, когда придёт ответ –
Услышишь бег и взлай родного –
«Хозяин! Я так ждал! Привет!»
Щенок.
Тихонько тикали настенные часы в темноте маленькой комнаты. И пять шерстяных комочков сопели под размеренную капель стрелок. Прижавшись к друг другу, даря и притягивая тепло одновременно, они смотрели красочные и динамичные сны. В них шелестела зеленью трава на бескрайних полях, и блестела гладью вода. И они мчались огромными прыжками, трава волнами расступалась перед ними, навстречу бил терпкий ветер свободы. Пьянящая сила плавно текла по мышцам, земля упруго поддавалась под ударами больших лап, солнце отсвёркивало от чёрной глади шерсти… И они бежали, наслаждаясь простором, молодостью и азартом. В никуда, по наитию бежать, ощущая живительную энергию движения. И вдруг, резко кто-то останавливался и начинал обеспокоено прядать ушами и водить кожаным носом. Какой-то звук, еле слышный шёпот, пронёсся, едва задев слух. Но было в нём что-то щемящее знакомое, нужное и притягательное. Пёс стоял, стараясь вновь уловить отзвук, что так прошёлся по струнам сердца. Но кругом лишь шелестели травы да пел что-то беспокойный ветер…
Вздрогнув, комочек проснулся и резко вздёрнул голову. Его глаза беспокойно блестели, а сердце ускоренно выбивало ритм. Он пытался поймать запахи сновидений и вспомнить, что же так позвало его из ниоткуда. Но звук пропадал, и туманный образ неотвратимо таял. Щенок заворчал, устроился поудобней и закрыл глаза.
Утром он мчался за ногами. Ноги бодро шли, мерно вышагивая – раз-два, раз-два. И он пытался их поймать, чтобы остановить и всласть насладиться вкусом тапочек на них. Ноги были родные, хозяйские, пропахшие творогом, молочной кашей и усталой кожей. Все узнавали этот букет и выделяли среди других ног, периодически появлявшихся в поле зрения. И от них шло тепло, доброе, чем-то напоминавшее материнское. Если на них лечь, то лёгкая из пульсация убаюкивала, как и биение братско-сестринских сердец. Щенок был сыт и весел. Не уследив за ногами, он обнаружил нахально спящего брата и немедленно разбудил его – ведь солнце уже встало!- попытавшись оторвать ему ухо. Но оно оказалось крепко сидящим в голове, а брат крайне чему-то недовольным. Расстроившись, щен сел. Его смутно терзали какие-то образы и шепчущие слова. Он снова и снова искал их по комнате, заглядывая под стулья и кровати, но не мог найти причину этого беспокойства. Иногда казалось, что вот он, там, за дверью, - и он рвался, пища, и никого не обнаруживал. Он вдыхал неизвестный аромат и пытался представить себе его обладателя. Это был образ чего-то большого, неизвестного, но притягательно знакомого, от него веяло уверенностью и силой, теплотой и любовью. И чем-то особенным, неопределённым и непонятным, но внутри жутко родным. Образ звал, но голос был еле слышен, он пахнул, но нос едва ловил его дуновения, он просто был. Существовал и манил. В его снах и там, в неизвестном мире за большой дверью. Когда мать приходила с прогулки, овеянная уличными запахами, щен жадно вдыхал их, пытаясь найти хоть что-то, напоминающее его видения. Но всё было не то, хоть и пахло заманчиво. Он уставал и беспокоился. Пробовал звать – но в ответ звенела тишина. Мать толкала его носом и успокаивала. Не плачь, малыш, а просто жди. Ждать – это главное в нашей жизни. Ждать… Засыпая, он снова мчался по свободной траве, но уже не просто так, а к какой-то цели, там, за горизонтом, к неясной, но жутко желанной цели. Он несся, сильный и быстрый, но никак не мог достичь, ухватить её… Спускалась тьма и скрадывались очертания мира. Его цель оставалась недостижимой, и тогда, отчаявшись, он садился и, вздев морду к тёмному беззвёздному небу, тоскливо выл, ощущая, что тот, кого он ищет, тоже тоскливо плачет… И плачет, потому что не может найти его тоже… А что его образ был живым – он не сомневался, так как ощущал тёплое биение невидимого сердца.
И утром он ощущал чувство щемящей потери. Но в то же время его увлекало ощущение чего-то важного. И он снова бежал и скал. Не сомневаясь уже, что найдёт. Из окна светило солнце и неслось пение птиц. Мир жил и цвёл. И танцевали солнечные зайчики вокруг него. Жди – говорила мама….
Пока однажды не скрипнула дверь. Необычно, но так знакомо. Щен взглянул на чужие ноги и внезапно поднял голову. На ногах оказалось кто-то есть. Он сидел и смотрел на это большое и длинное создание. Удивительно не похожее на собаку. И на морде существа была странная гримаса. Но донельзя дружелюбная. И прия
|
|
| Календарь новостей | | « Май 2024 » | | Пн | Вт | Ср | Чт | Пт | Сб | Вс | | | | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | | 27 | 28 | 29 | 30 | 31 |
|
|
